DeletedUser
Гость
Моему другу suslZ посвящается.
БЛИКИ СОЛНЦА В БУТЫЛКЕ С ДЖИННОМ
1.
Она проснулась сразу и легко, без обычных длительных потуг. И сразу поняла почему.
В этом городе ей всегда просыпалось именно так. Только здесь. В этом городе, в этом отеле. Хотя отель и не играл, наверное, большой роли. Но ей казалось, что играет и именно в этом отеле ей так легко просыпаться. Даже после такой утомительной, такой хмельной ночи. Полуденное почти солнце пробивалось сквозь занавески на окнах и заливало комнату теплом.
Хорошо в Париже в августе. В Париже хорошо всегда, но в августе особенно, подумала Анастасия и потянулась. И ночей таких, как прошлая, будет ещё много, таких же хмельных, роскошных и, казалось бы, ничего не значащих. Но на самом-то деле значащих так много. Она приняла душ, в халате вышла из номера, постучала в дверь напротив, нажала пару раз на ручку, но дверь была заперта, и за ней было тихо. Анастасия спустилась на лифте на первый этаж. Алексея нигде не было, ни в кафе, ни в баре. Она нашла его на террасе. Он сидел в плетеном кресле, читал газету. В халате, влажные волосы зачёсаны назад. На столике стоял высокий стакан, бутылка Бомбей Сапфир и бутылочка тоника.
― Не слишком ли рано для джина, мон ами?
Анастасия села на стул напротив Алексея.
― Ты же знаешь, счастье моё, для джина никогда не бывает рано. Может быть поздно, рано или поздно, ― он улыбнулся. ― Прости за каламбур. Но рано быть не может.
Алексей с некоторых пор начал отращивать бороду, ему она совершенно не шла, но разве он когда-нибудь слушал кого-то кроме себя?..
Он называл себя стареющим мужчиной, мудрым и ужасным. И старался соответствовать этому статусу. А мудрость в его понятии была ничем иным, как отрицанием любой мудрости, кроме своей. Причём стареющим и мудрым он стал называть себя в день своего сорокалетия. И уже два года он был мудрым и стареющим. И ещё ужасным. И ещё любимым мужчиной Анастасии. Они познакомились три года назад, когда он ещё не был ни мудрым, ни даже зрелым... Но вот ужасным он был уже тогда. Он был известен в узком кругу как начинающий литератор, вот-вот должен был выйти в свет его первый роман. И по двум его рассказам снимали кино в России. Возможно, именно это и сделало его ужасным.
Они познакомились на одном из курортов Болгарии. Анастасия была в том особом состоянии двадцатидвухлетней девушки, когда в посках любви можно зайти очень далеко, настолько далеко, что принять жажду любви за саму любовь. Она была влюблена в бармена, когда Алексей встретил её на пляже вечером. Анастасия брела по кромке берега, смотрела на воду и честно пыталась не заплакать. Завтра заканчивался срок её путёвки, и она только что подарила бармену колечко с изумрудом ― свой талисман. Подарила как символ своей любви. И эта разлука, казалось, разбила ей не сердце даже, душу. Его звали Мартин. Он был загорел, черноволос и белозуб. Но не это влекло к нему Анастасию. С ним можно было поговорить о поэзии, о литературе в целом. Он учился на филологическом факультете Софийского университета, достаточно бегло говорил по-русски и читал ей её любимого Бёрнса. И Анастасии в какой-то момент показалось, что вот оно, что это и есть то, к чему так стремится её душа. Анастасия шла, не поднимая головы, безучастно наблюдая, как волны ласково обнимают её ступни. И как молитву повторяла строчки:
Где-то девушка жила.
Что за девушка была!
И любила парня славного она.
Но расстаться им пришлось
И любить друг друга врозь,
Потому что началась война.
Нет. Война не началась, конечно. Просто кончилась путёвка. Но слов из песни не выкинешь. «Чёрт, банально всё, до тошноты. Что со мной? Я банальна?»
Анастасия посмотрела на Алексея. Эта начинающаяся борода старила его лет на десять. А тогда на берегу, он был без бороды. Загорелый, с выцветшими от солнца и морской воды белыми почти волосами, и этими невозможными, меняющими цвет глазами. Тогда на берегу, Анастасия буквально налетела на него, смущённо ойкнула, посмотрела в его зелёные кошачьи глаза и заплакала. Она рассказала ему всё. Почему она сделала это, Анастасия не могла объяснить до сих пор даже себе самой. Что-то щёлкнуло, вспыхнуло и погасло внутри. И она рассказала ему. Всю свою жизнь, кадр за кадром. Она взахлёб рассказывала ему о Мартине, о том какой он чудесный, и как читает Бернса, потом совершенно неожиданно для себя самой рассказала о том другом, что был до Мартина. И оказался жалким наркоманом. И о том, что был ещё раньше, о том, который кусал её пальцы, надавливая клыком на ноготь, утверждая, что именно там, под ногтем проходят нервные окончания. Кусал и пристально смотрел ей в глаза, довольно ухмыляясь, когда видел по её лицу, что ей больно. И даже о самом первом, о ком не говорила никому. О том, из-за которого резала вены, лёжа в тёплой ванне. И под конец этого монолога, уже на рассвете, увидела, что глаза Алексея стали вдруг голубыми. Но не холодными, а тёплыми. И нежными. И глубокими. Анастасия утонула в них в то утро.
― Что пишут? ― спросила Анастасия и добавила, обращаясь к подошедшему официанту, ― я буду то же самое, что месье, принесите только бокал.
― Вообще или про меня?
― А разве пишут сегодня в Париже ещё о чём-то кроме того, что тебе вечером вручают Гонкуровскую премию? ― Анастасия кивком поблагодарила официанта, принесшего бокал, и смешала себе коктейль.
― Как ни странно, ― в тон ей ответил Алексей: — про забастовку железнодорожников, о том, что к ним вот-вот примкнут водители автобусов, таксисты и даже пилоты и движение во всей Франции будет парализовано.
― Надеюсь, не сегодня вечером, ― улыбнулась Анастасия и сделала маленький глоточек джин-тоника.
― Разумеется, мой ангел, они подождут до завтра.
Они оба рассмеялись.
― Так, а что пишут?
Алексей уткнулся в газету и мгновение пожевал губами, потом отложил газету и, откинув голову назад, прикрыл глаза и монотонно произнёс:
«Господин Алексей Шакулов, известный российский литератор, прибыл накануне вечером в Париж в сопровождении очаровательной спутницы, мадемуазель Анастасии Громовой, которая, по слухам, скоро станет его третьей женой. Господин Шакулов прилетел на церемонию вручения Гонкуровской премии, которая в этом году единодушным решением жюри присуждена ему за его роман «Ненаёмный». Роман «Ненаёмный» несмотря на свою скандальность или даже благодаря ей переведён на 12 языков и издан в 43 странах, включая Францию. Это, пожалуй, рекорд для господина Шакулова, так как прошлые его романы пользовались меньшей популярностью. Так, предшественник «Ненаёмного», роман «Возвращение» издан лишь в 9 странах. Господин Шакулов отказал в интервью нашей газете, как впрочем, и другим средствам массовой информации, заявив, что сделает заявление для прессы после церемонии вручения, которая состоится сегодня в двадцать ноль-ноль в ресторане «Друан».
Алексей открыл глаза, глотнул из бокала, поставил его обратно на стол, достал из кармана халата мятую пачку «Кэмел», закурил.
― Ну и потом уже полная желтуха. Про моих бывших, про мои разводы, про моих дочерей.
― Тебе это неприятно? — Анастасия коснулась его руки и нежно пожала её.
― Да нет же, ангел мой, упоминание о моём прошлом не более неприятно, чем само моё прошлое. А прошлое ― это прошлое, и им можно не жить.
Анастасия знала, что Алексей действительно не живёт прошлым. Единственное, пожалуй, что он вывел из своего прошлого, ― это две аксиомы. Никогда более не покупать квартир и домов и никогда уже не жениться.
При разводе с первой женой он оставил ей свою трёхкомнатную квартиру в самом центре города, в котором жил тогда. При втором разводе приобретённые им пару лет назад двушка и небольшая дача за городом были переданы им во владение очередной его экс. Вот тогда Алексей и вывел свои аксиомы. И свято их придерживался, если можно свято придерживаться аксиом. Он больше не приобретал недвижимости, и уже почти три года они жили в отелях и съёмных квартирах. И он не делал предложения Анастасии.
И в принципе, спрашивая, неприятно ли ему, Анастасия имела в виду именно ту часть заметки, в которой говорилась, что она скоро станет его третьей женой. Но Алексей не понял, он думал о другом, и Анастасия промолчала. Она не хотела, чтобы Алексей считал её жалкой, и ей казалось, что он обязательно посчитает её жалкой, если она задаст этот вопрос.
Алексей сидел, поглаживая правой рукой свою ужасную бородку, и смотрел прямо перед собой.
― О чём ты думаешь, мон ами? ― спросила Анастасия.
Алексей посмотрел на неё и улыбнулся.
― Ни о чём. Я просто наблюдаю, как солнце плещется в бутылке с джинном.
Он именно так произнёс ― не как напиток, а как «джинн».
― И что джинн? Не хочет выбираться из бутылки? ― спросила Анастасия.
― Мы его обязательно выпустим, ― Алексей встал, наклонился к ней, легко коснулся губами её щеки. — А теперь, очаровательная мадемуазель Громова, пойдёмте обедать.
продолжение следует
БЛИКИ СОЛНЦА В БУТЫЛКЕ С ДЖИННОМ
1.
Она проснулась сразу и легко, без обычных длительных потуг. И сразу поняла почему.
В этом городе ей всегда просыпалось именно так. Только здесь. В этом городе, в этом отеле. Хотя отель и не играл, наверное, большой роли. Но ей казалось, что играет и именно в этом отеле ей так легко просыпаться. Даже после такой утомительной, такой хмельной ночи. Полуденное почти солнце пробивалось сквозь занавески на окнах и заливало комнату теплом.
Хорошо в Париже в августе. В Париже хорошо всегда, но в августе особенно, подумала Анастасия и потянулась. И ночей таких, как прошлая, будет ещё много, таких же хмельных, роскошных и, казалось бы, ничего не значащих. Но на самом-то деле значащих так много. Она приняла душ, в халате вышла из номера, постучала в дверь напротив, нажала пару раз на ручку, но дверь была заперта, и за ней было тихо. Анастасия спустилась на лифте на первый этаж. Алексея нигде не было, ни в кафе, ни в баре. Она нашла его на террасе. Он сидел в плетеном кресле, читал газету. В халате, влажные волосы зачёсаны назад. На столике стоял высокий стакан, бутылка Бомбей Сапфир и бутылочка тоника.
― Не слишком ли рано для джина, мон ами?
Анастасия села на стул напротив Алексея.
― Ты же знаешь, счастье моё, для джина никогда не бывает рано. Может быть поздно, рано или поздно, ― он улыбнулся. ― Прости за каламбур. Но рано быть не может.
Алексей с некоторых пор начал отращивать бороду, ему она совершенно не шла, но разве он когда-нибудь слушал кого-то кроме себя?..
Он называл себя стареющим мужчиной, мудрым и ужасным. И старался соответствовать этому статусу. А мудрость в его понятии была ничем иным, как отрицанием любой мудрости, кроме своей. Причём стареющим и мудрым он стал называть себя в день своего сорокалетия. И уже два года он был мудрым и стареющим. И ещё ужасным. И ещё любимым мужчиной Анастасии. Они познакомились три года назад, когда он ещё не был ни мудрым, ни даже зрелым... Но вот ужасным он был уже тогда. Он был известен в узком кругу как начинающий литератор, вот-вот должен был выйти в свет его первый роман. И по двум его рассказам снимали кино в России. Возможно, именно это и сделало его ужасным.
Они познакомились на одном из курортов Болгарии. Анастасия была в том особом состоянии двадцатидвухлетней девушки, когда в посках любви можно зайти очень далеко, настолько далеко, что принять жажду любви за саму любовь. Она была влюблена в бармена, когда Алексей встретил её на пляже вечером. Анастасия брела по кромке берега, смотрела на воду и честно пыталась не заплакать. Завтра заканчивался срок её путёвки, и она только что подарила бармену колечко с изумрудом ― свой талисман. Подарила как символ своей любви. И эта разлука, казалось, разбила ей не сердце даже, душу. Его звали Мартин. Он был загорел, черноволос и белозуб. Но не это влекло к нему Анастасию. С ним можно было поговорить о поэзии, о литературе в целом. Он учился на филологическом факультете Софийского университета, достаточно бегло говорил по-русски и читал ей её любимого Бёрнса. И Анастасии в какой-то момент показалось, что вот оно, что это и есть то, к чему так стремится её душа. Анастасия шла, не поднимая головы, безучастно наблюдая, как волны ласково обнимают её ступни. И как молитву повторяла строчки:
Где-то девушка жила.
Что за девушка была!
И любила парня славного она.
Но расстаться им пришлось
И любить друг друга врозь,
Потому что началась война.
Нет. Война не началась, конечно. Просто кончилась путёвка. Но слов из песни не выкинешь. «Чёрт, банально всё, до тошноты. Что со мной? Я банальна?»
Анастасия посмотрела на Алексея. Эта начинающаяся борода старила его лет на десять. А тогда на берегу, он был без бороды. Загорелый, с выцветшими от солнца и морской воды белыми почти волосами, и этими невозможными, меняющими цвет глазами. Тогда на берегу, Анастасия буквально налетела на него, смущённо ойкнула, посмотрела в его зелёные кошачьи глаза и заплакала. Она рассказала ему всё. Почему она сделала это, Анастасия не могла объяснить до сих пор даже себе самой. Что-то щёлкнуло, вспыхнуло и погасло внутри. И она рассказала ему. Всю свою жизнь, кадр за кадром. Она взахлёб рассказывала ему о Мартине, о том какой он чудесный, и как читает Бернса, потом совершенно неожиданно для себя самой рассказала о том другом, что был до Мартина. И оказался жалким наркоманом. И о том, что был ещё раньше, о том, который кусал её пальцы, надавливая клыком на ноготь, утверждая, что именно там, под ногтем проходят нервные окончания. Кусал и пристально смотрел ей в глаза, довольно ухмыляясь, когда видел по её лицу, что ей больно. И даже о самом первом, о ком не говорила никому. О том, из-за которого резала вены, лёжа в тёплой ванне. И под конец этого монолога, уже на рассвете, увидела, что глаза Алексея стали вдруг голубыми. Но не холодными, а тёплыми. И нежными. И глубокими. Анастасия утонула в них в то утро.
― Что пишут? ― спросила Анастасия и добавила, обращаясь к подошедшему официанту, ― я буду то же самое, что месье, принесите только бокал.
― Вообще или про меня?
― А разве пишут сегодня в Париже ещё о чём-то кроме того, что тебе вечером вручают Гонкуровскую премию? ― Анастасия кивком поблагодарила официанта, принесшего бокал, и смешала себе коктейль.
― Как ни странно, ― в тон ей ответил Алексей: — про забастовку железнодорожников, о том, что к ним вот-вот примкнут водители автобусов, таксисты и даже пилоты и движение во всей Франции будет парализовано.
― Надеюсь, не сегодня вечером, ― улыбнулась Анастасия и сделала маленький глоточек джин-тоника.
― Разумеется, мой ангел, они подождут до завтра.
Они оба рассмеялись.
― Так, а что пишут?
Алексей уткнулся в газету и мгновение пожевал губами, потом отложил газету и, откинув голову назад, прикрыл глаза и монотонно произнёс:
«Господин Алексей Шакулов, известный российский литератор, прибыл накануне вечером в Париж в сопровождении очаровательной спутницы, мадемуазель Анастасии Громовой, которая, по слухам, скоро станет его третьей женой. Господин Шакулов прилетел на церемонию вручения Гонкуровской премии, которая в этом году единодушным решением жюри присуждена ему за его роман «Ненаёмный». Роман «Ненаёмный» несмотря на свою скандальность или даже благодаря ей переведён на 12 языков и издан в 43 странах, включая Францию. Это, пожалуй, рекорд для господина Шакулова, так как прошлые его романы пользовались меньшей популярностью. Так, предшественник «Ненаёмного», роман «Возвращение» издан лишь в 9 странах. Господин Шакулов отказал в интервью нашей газете, как впрочем, и другим средствам массовой информации, заявив, что сделает заявление для прессы после церемонии вручения, которая состоится сегодня в двадцать ноль-ноль в ресторане «Друан».
Алексей открыл глаза, глотнул из бокала, поставил его обратно на стол, достал из кармана халата мятую пачку «Кэмел», закурил.
― Ну и потом уже полная желтуха. Про моих бывших, про мои разводы, про моих дочерей.
― Тебе это неприятно? — Анастасия коснулась его руки и нежно пожала её.
― Да нет же, ангел мой, упоминание о моём прошлом не более неприятно, чем само моё прошлое. А прошлое ― это прошлое, и им можно не жить.
Анастасия знала, что Алексей действительно не живёт прошлым. Единственное, пожалуй, что он вывел из своего прошлого, ― это две аксиомы. Никогда более не покупать квартир и домов и никогда уже не жениться.
При разводе с первой женой он оставил ей свою трёхкомнатную квартиру в самом центре города, в котором жил тогда. При втором разводе приобретённые им пару лет назад двушка и небольшая дача за городом были переданы им во владение очередной его экс. Вот тогда Алексей и вывел свои аксиомы. И свято их придерживался, если можно свято придерживаться аксиом. Он больше не приобретал недвижимости, и уже почти три года они жили в отелях и съёмных квартирах. И он не делал предложения Анастасии.
И в принципе, спрашивая, неприятно ли ему, Анастасия имела в виду именно ту часть заметки, в которой говорилась, что она скоро станет его третьей женой. Но Алексей не понял, он думал о другом, и Анастасия промолчала. Она не хотела, чтобы Алексей считал её жалкой, и ей казалось, что он обязательно посчитает её жалкой, если она задаст этот вопрос.
Алексей сидел, поглаживая правой рукой свою ужасную бородку, и смотрел прямо перед собой.
― О чём ты думаешь, мон ами? ― спросила Анастасия.
Алексей посмотрел на неё и улыбнулся.
― Ни о чём. Я просто наблюдаю, как солнце плещется в бутылке с джинном.
Он именно так произнёс ― не как напиток, а как «джинн».
― И что джинн? Не хочет выбираться из бутылки? ― спросила Анастасия.
― Мы его обязательно выпустим, ― Алексей встал, наклонился к ней, легко коснулся губами её щеки. — А теперь, очаровательная мадемуазель Громова, пойдёмте обедать.
продолжение следует